В этом комментарии такое количество передержек, что спорить по существу нет никакой возможности. Но я и не ожидал от вас возражений по существу. Просьба у меня к вам ровно одна -- оставить обращение "коллега". Мы не коллеги, и вдобавок, по странному совпадению, именно так любит обращаться к собравшимся г-н Путин.
Я никогда и нигде не присягал на верность либерально-советской традиции -- это вам угодно в порядке уничижения оппонента приписать меня к ней, хотя, думаю, мои сочинения не дают к этому никаких оснований. Я никогда и нигде не утверждал, что аналогии между вашим "Вавилоном" и ЛЕФом проводятся по линии ниспровержения авторитетов. Какие авторитеты, что вы! ЛЕФ, кстати, тоже уверял, что ориентируется на традицию -- в частности, Брик возводил Маяковского к лубку, сами они выводили свой генезис из Чернышевского, из "Эстетических отношений" и т.д.; просмотрите сборник "Литература факта" -- там все это есть. ЛЕФы -- далеко не те наивные ниспровергатели, какими выглядели футуристы. Не нужно также представлять меня "молодым поэтом 90-х, которые не позвали в общий круг": я никогда не изъявлял желания пребывать в общих кругах, и при всей вашей пылкой пристрастности вы, думаю, не обнаружите в моей биографии принадлежности к какой-либо стае, если не считать издевательского "Ордена куртуазных маньеристов", из которого я вдобавок вышел в 1991 году. Да и не были вы никаким "общим кругом" -- вы были его сегментом, искренне возомнившим, что все прочие теперь упразднены, потому что настало ваше время. По агрессивности самопропаганды с вами мало кто сравнится, и на ЛЕФ вы похожи только по одному, но решающему признаку: речь идет о подведении теоретической базы под агрессивную пропаганду бездарностей. ЛЕФам тоже была свойственна эта снисходительно-брезгливая интонация в разговоре обо всех, кто думает и пишет иначе. Вы здесь не одиноки -- журнал НЛО по этой части тоже отличился. Вы вправе все это объяснять моими личными обидами и даже персональной завистью к вашим выдающимся культуртрегерским успехам, но это не вполне согласуется с вашим собственным заявлением относительно несопоставимости наших возможностей. Куда уж там завидовать, Бог с вами.
Впрочем, в этом заявлении -- а также в совете отстегнуть пятьсот баксов на пропаганду моих любимых авторов -- вы пустили некоторого стилистического петуха. Надо было оставаться в рамках скорбного всепрощения. Вам мало что известно о моих финансовых возможностях -- я перед вами не отчитываюсь; по-моему, аргументы из этой области -- как-то уж вовсе вне приличий. Я потому и не пропагандирую близких мне авторов, что не занимаюсь литературной политикой, не выдвигаю "своих" и не задвигаю прочих, а если и занимаюсь литературной критикой, то эта критика не имеет для моих персонажей ни организационных, ни финансовых последствий. Конечно, Родионова и Эфендиева -- не самые сильные поэты из тех, кого я в разное время называл в числе близких или симпатичных мне. Я мог бы тут назвать многих, но, в отличие от вас, я никогда не стремился окружить себя стаей -- и никогда не привечал бездарностей только за то, что они создадут мне ореол литературного вождя. Впрочем, об этом с вами говорить бессмысленно. Вы действительно совершенно не видите себя со стороны. Об одном прошу: не теоретизируйте насчет "ветвей российского стиха". Ваши представления о традиционализме и новаторстве, увы, очень субъективны. Умение писать в рифму не означает ретроградства, отсутствие знаков препинания не означает новаторства, а неприязнь к русскому постмодернизму не означает принадлежности к шестидесятнической традиции. Впрочем, все это из области литературной полемики, а литература, увы, интересует вас в последнюю очередь. Иначе вы не пропагандировали то, что не имеет к литературе даже касательного отношения. Не нужно выдавать свою эстетическую неразборчивость и готовность авторитетно теоретизировать на пустом месте за "развитый аппарат различения". Совершенно необязательно, по Шкловскому, дифференцировать вкус ботиночных шнурков.
И вот еще что: нельзя так себя любить и так собою умиляться. "Юношески-наивная декларация 1989 года" -- здесь слышится прямо какая-то скупая слеза.