"Российская газета" разразилась
круглым столом в защиту режиссера-документалиста Олеси Фокиной, чей фильм снят с показа в результате запрета со стороны наследников Бродского, потому что в нем широко используются частные письма Бродского. Реплики участников круглого стола (и реплики людей, обсуждающих эту историю в Интернете) сводятся к тому, что фильм такой прекрасный, а представляющий интересы наследников Фонд — такие звери.
Я фильма не видел и ничего про него сказать не могу. Но мне кажется поразительным одно простое обстоятельство. Режиссер Фокина говорит, что она снимала этот фильм "на протяжении почти восьми лет". И из разговора ясно, что письма Бродского — принципиальный, стержневой элемент фильма. Но в ходе беседы за круглым столом она ничего не говорит (и ее никто не спрашивает) о том, не приходило ли ей в голову в течение этих восьми лет спросить
разрешения на использование
частных писем умершего человека у его здравствующей жены и наследницы (от лица которой действует упомянутый фонд). Напротив, Фокина произносит фразу: "Я разговаривала с людьми, общавшимися с фондом" — то есть косвенным образом признаётся, что с самим фондом она не общалась, пока фонд в последний момент не схватил ее за руку.
Я готов поверить на слово, что фильм представляет Бродского с самой лучшей стороны, что он совершенно некоммерческий, и т.д., и т.п. Но представитель фонда утверждает (и с какой стати мы не должны этому верить?), что Бродский запретил публикацию своей частной переписки. Какие у него на то были резоны — можно догадываться: манера смешивать фигуру автора стихов, встающую из самих стихов, с живым человеком во плоти и крови — а то и подменять первую вторым, как это часто бывает (в России — чаще, чем где бы то ни было еще), — эта манера явно была ему несимпатична. Письма — это не книги и не стихи. Письма пишет (не всегда, но во многих случаях) не поэт и Нобелевский лауреат, а частный человек. Почему, черт побери, режиссер Олеся Фокина считает себя вправе решать, следует или не следует предать гласности личные проявления этого частного человека?
И еще одно. Поддерживает неведомую мне режиссера Фокину на этом круглом столе — хорошо ведомый мне писатель Есин. А письмо в защиту ее фильма подписывает также хорошо ведомый мне поэт Ряшенцев. Как известно, когда Бродскому сказали, что Евтушенко выступил против колхозов, — он ответил: "Если Евтушенко против, то я за". Иосиф Александрович, конечно, пошутил — но задуматься тут есть над чем. Потому что Есин и Ряшенцев как главные радетели за популярность Бродского в народе — это какая-то глупость и гнусность, ей-Богу.
(На всякий случай скажу, что мне потребовалось обратиться за разрешением на публикацию произведений Бродского один раз. И я — вернее сказать, издательство "Новое литературное обозрение", выпускавшее составленную мною антологию "Освобожденный Улисс", — это разрешение получил: в том составе и объеме, в каком мне было нужно. Правда, на это ушло полгода — насколько я понимаю, просто по некоторой расхристанности способа ведения дел в этом заведении, — но Фокина-то снимала восемь лет, она бы успела. А свои претензии к наследникам Бродского у меня тоже есть, но к данной истории они не относятся.)