Dmitry Kuz'min / Дмитрий Кузьмин

Вот этот пост Яна Шенкмана, известного борзописца из «Новой газеты», расходится сейчас по украинской части моей френд-ленты. Насколько веселее господину Шенкману и его дружкам стало жить во время войны — мне судить сложно, но в одном этот господин врёт: насчёт того, что его все уважают. Это вот нет, не надо самого себя обманывать. Кстати, а в какой, собственно, это золотое перо сейчас стране? Если это, например, Латвия или Эстония, то я бы, пожалуй, отправил этот скриншот в национальную службу безопасности: возможно, там тоже сидят люди с изощрённым постмодернистским самосознанием, которые оценят эти риторические ходы по достоинству. Особенно финальные строчки.

И, между прочим, «Новая газета Европа», не хотите ли вы попросить этого господина на выход, в связи с репутационным ущербом? А то ведь неровен час — выйдет как с «Дождём».

Впервые за несколько месяцев зашёл по некоторой надобности в ВК, и первое, что мне там показали, — это отрывок из фронтовых дневников первой поэтессы Луганской народной республики (разве не чудесно, что теперь есть такая вакансия?) Анны Долгарëвой: «И внутренности мои нежнеют и мягчают от чужой улыбки». Такое дело: люди текут от войны. Хотя и обещают в соседних строчках заказать за всех молебен в монастыре. А узнал я об этом благодаря поставленному под нежными внутренностями поэтессы Долгарëвой лайку поэта Ростислава Амелина, с 24 февраля робко исследующего свою гетеросексуальность, насколько я понимаю.

Бывают, воля ваша, моменты, когда широко мыслящая гуманистически настроенная интеллигенция, вписывающаяся за право орков на человеческое к себе отношение, — самое жалкое и омерзительное зрелище, какое только можно себе представить. Хочешь быть орком — будь, но говори, ..., за себя. А не за убитых и замученных.

Большинство подписантов никакого отношения к настоящей литературе не имеет, но трое или четверо — имели. По этому поводу я убираю материалы, посвящённые Евгению Рейну, Евгению Попову, Инне Кабыш (и сейчас ещё раз посмотрю внимательнее, не пропустил ли я кого) со всех моих сайтов. В обозримом будущем читать этих сочинителей мы больше не будем. А там вечность нехай рассудит.

Если под стену подложена книжка —
Сможет сбежать из концлагеря мышка.


Инсталляция Хорхе Мендеса Блейка

Вы вот думаете, это мужик с топором просто так сидит? Нет, это он сидит по мою душу: под этой фотографией сибирский поэт Владимир Берязев опубликовал следующее стихотворение.

КУЗЬКИНА МАТЬ

                ...Не для тех, кто играет в шарады,
                Надевает колпак колдуна.

                Н. Заболоцкий

Экверлибристов стало пруд пруди,
Пади на них, придя, пророк Махди,
Не знающих ни рифмы, ни размера!
Не нужен ни канон, ни эталон
Им, заново воздвигшим Вавилон,
Средь рухнувших колонн Эсэсэсэра.

Верлибром днесь хоть чёрта назови,
Тем паче – с ним общаясь визави,
Живя в отвязном стиле полубреда.
Возьму кайло у классика взаймы,
Понуро поминая мать Кузьмы
И примеряясь к темени главреда.

В курганах строк, похоронивших стих,
Останься, соблазнивший малых сих,
Под жерновом беззнаковой свободы.
Чтоб мир забыл про твой анал-манал,
Про языка Интернационал
И слов пустых краплёные колоды.

Мой предок, чья строка не умерла,
Писал, что щебетание щегла –
Вне смысла и его живой основы –
Нам не заменит разума, сиречь,
Поэзия – не скомканная речь,
А истины исполненное слово.

Вольно ж вам прах бессмыслицы жевать
И Воздухом пустыню называть!
В Содоме слов у вас одна забота –
Вломиться в дом, где юные мужи
Стоят на страже праведной души
– Как русский слог – юродивого Лота.

Всем, всем, прошедшим немудрящий тест
Фекальных масс, а то – причинных мест,
Я, срам сей отряхнувши от сандалий,
Отвечу (копошащимся в назьме),
А особливо – петуху Кузьме:
– Суди, дружок, не выше гениталий!

Сегодня я узнал, что в 2005–2013 гг. существовал баскский литературный блог «Бурлаки на Волге», с подзаголовком «Казацкий литературный журнал».

ПРИМЕТЫ

Я ехала к тебе: мечты
вокруг меня роились, как живые,
и с правой стороны луна
плыла за мной, пылая.

Я ехала назад: всё изменилось.
Душа моя влюблённая грустна,
и с левой стороны луна
плелась за мной обречённо.

Вот так бессчётным впечатлениям
мы, поэты, отдаём себя сполна,
творя в тиши примету из простого случая,
пока сам мир не отразит глубинную жажду сердца.

                    Перевод с английского

Оригинал:

Omens

I rode to meet you: dreams
like living beings swarmed around me
and the moon on my right side
followed me, burning.

I rode back: everything changed.
My soul in love was sad
and the moon on my left side
trailed me without hope.

To such endless impressions
we poets give ourselves absolutely,
making, in silence, omen of mere event,
until the world reflects the deepest needs of the soul.

                    after Alexander Pushkin

Оригинал оригинала:

ПРИМЕТЫ

Я ехал к вам: живые сны
За мной вились толпой игривой,
И месяц с правой стороны
Сопровождал мой бег ретивый.

Я ехал прочь: иные сны...
Душе влюбленной грустно было,
И месяц с левой стороны
Сопровождал меня уныло.
Мечтанью вечному в тиши

Так предаемся мы, поэты;
Так суеверные приметы
Согласны с чувствами души.

Александр Пушкин


Стандартный английский перевод (Walter Arndt):

Omens

I drove to you—vivacious dreams
In playful throng behind me dancing ;
The moon at right with steady beams
Accompanied my brisk advancing.

I drove away—quite other dreams…
The lovesick spirit sorely smarted ;
The moon at left with steady beams
Accompanied me heavyhearted.

We poets thus by common trait
Are prone to endless silent dreaming,
The signs of superstition seeming
To suit the feeling soul’s estate.

Подсчитанные: Антон Азаренков, Ростислав Амелин, Вадим Банников, Василий Бородин, Оксана Васякина, Анна Глазова, Алла Горбунова, Кузьма Коблов, Кирилл Корчагин, Мария Малиновская, Станислава Могилёва, Анна Орлицкая, Галина Рымбу, Лида Юсупова.

Источник: Марголис Я. М. Транзит языка русских поэтов XXI века во времени и в пространстве // Libri magistri (Магнитогорск), 2021, № 1 (15), с. 15-16.

Посмертный сборник стихов калифорнийского поэта Карла Тирни (Karl Tierney; 1956–1995) о жизни и смерти геев Сан-Франциско в эпоху СПИДа.
Издан в городе Литл-Рок, штат Арканзас.
Мемориальное предисловие начинается эпиграфом:
«Никто не забыт и ничто не забыто» (Ольга Берггольц).