dkuzmin | Кто такие литературтрегеры и как они воюют против литераторов

Вчера было недосуг, так что до меня только сегодня дошла очередная эскапада Дмитрия Быкова по моему адресу, вынесенная в ЖЖ коллегой Василевским. Не сказать, чтоб я был сильно удивлён: Дмитрий Быков высказывался на мой счёт многократно, и после бессмертной фразы о том, что «время нынче рыхлое, ватное, а потому человеку даже с минимальными волевыми качествами и пробивной силой (Владимир Путин, Сергей Иванов, Дмитрий Кузьмин etc.) не составляет особенного труда сделать вполне приличную карьеру», стало вполне понятно, что этот Карфаген засел у него в печёнках навсегда. Конечно, юношеские обиды самые сильные, и нет ничего странного в том, что глубокое разочарование молодого поэта начала 90-х, которого не позвали в общий круг (замечу в скобках, что персонально не звали в «Вавилон», собственно, никого: все, кто хотел, приходили сами), продолжает сопровождать его на протяжении долгих лет, отмеченных литературной карьерой настолько (по крайней мере, по внешним признакам) успешной, насколько никому из его ровесников не снилось. И, конечно, то обстоятельство, что большинство читателей общественно-политической колонки Быкова, безусловно, впервые узнает о существовании Дмитрия Кузьмина и его «Вавилона» непосредственно из этой колонки, многое объясняет в побудительных мотивах автора, а с другой стороны — сильно упрощает ему жизнь: можно ничего не доказывать, публика примет на веру. В частности, остаётся непрояснённой параллель между «Вавилоном» и ЛЕФом, проведённая в рамках общего для статьи сюжета о том, как футуристы из шкурных побуждений втёрлись в пореволюционную власть и загнобили эстетических конкурентов («бездари всегда сбиваются в кучу и скопом идут во власть предлагать свои услуги — потому что это их единственный шанс самоутвердиться в качестве писателей» и т.п.): очень любопытно было бы узнать у коллеги Быкова, в какую же это власть я втёрся, в каком таком Смольном работал, каким таким «сведением профессиональных счетов руками государства» и вообще чьими бы то ни было руками, кроме собственных, занимался, и прочее, и прочее (об этом, собственно, вскользь уже высказался Станислав Львовский). Заодно стоит отметить, что Быков — и не только в этом тексте — норовит представить платформу «Вавилона» как аналог футуристически-ЛЕФовского отрицания традиции и ниспровержения авторитетов, тогда как в действительности мы буквально с первых шагов, с юношески-наивной декларации 1989 года, присягали традиции на верность — только не той традиции, которая Быкову мила, не либерально-советской (которая сама по себе довольно узка, а Быков еще и внутри нее признаёт лишь одну ветвь), а неподцензурной традиции 1950-80-х во всей ее широте.

Но я, собственно, хотел сказать другое. Коллега Быков уже не в первый раз замечает, что со столь скромными литературными дарованиями, как мои, не следовало бы заниматься организацией литературного процесса. Литературные дарования мои, может быть, и скромны — но среди примерно двухсот стихотворных сборников, выпущенных моим издательством, моей книги нет, по собственной инициативе я свои стихи никаким изданиям не предлагаю, да и от чужих инициатив обычно отказываюсь. Впрочем, существенно не это. Представляется — и есть смысл это отчетливо проговорить, — что для работы литературтрегера требуются особые личные и профессиональные качества, которыми литератор может обладать, а может не обладать, и с масштабом его литературных дарований это прямо не связано. Главным образом, литературтрегер обязан уметь слышать другие голоса, непохожие на его собственный, иметь развитый аппарат различения этих голосов, попросту любить и понимать других авторов. Не хочется переводить этот вопрос в модальность самооправдания, но, к примеру сказать, вот авторы, чьи книги более чем трижды выходили в моем издательстве (т.е. тем самым материально засвидетельствовано, что на их месте в современной поэзии я настаиваю): Наталья Горбаневская, Нина Искренко, Андрей Сен-Сеньков; излишне говорить, что общего между ними (и, тем более, между их стихами и моими) — ничего. Коллега Быков, к сожалению, обладает противоположным свойством: любые голоса, лежащие за пределами определенного узкого диапазона, для него принципиально неразличимы («Все эти стихи неотличимы, их запросто могла бы написать одна Гатина, или одна Токарева, или одна Стародубцева», — пишет он всё в той же давней статье, и это вполне характерно, поскольку Дина Гатина, Яна Токарева и Наталия Стародубцева друг друга, в общем, не напоминают ничем, кроме своей непринадлежности к той линии русского стиха, к которой принадлежит сам Быков). Что же касается голосов, которые Быкову слышны, то мне вот сейчас некогда искать специально, но какие-то имена, в разное время называвшиеся им в качестве самых ярких и интересных, я помню: Ольга Родионова, к примеру, или Диана Эфендиева. В данном случае совершенно неважно, что я думаю об этих авторах, — но не подлежит никакому сомнению, что возможности Дмитрия Быкова, будь то финансовые или чисто пропагандистские, неизмеримо превышают мои. Отчего же, спрашивается в задаче, эти имена до сих пор не знамениты, отчего публикаций этих авторов в заметных изданиях практически нет? Отчего в Москве не изданы их книги — может быть, коллеге Быкову жалко отстегнуть от своих многочисленных литературных премий и журналистских гонораров 500 баксов? Или всё дело в том, что судьба собственных сочинений все-таки волнует коллегу Быкова гораздо больше? Стоит ли, в таком случае, требовать от литературтрегера, чтобы он был большим писателем, если от любви большого писателя другим авторам, в общем и целом, ни горячо ни холодно?